– Я не представляю себе, как это сделать практически, поскольку существует формальное завещание, – заметила Мадлена.

– О, это очень просто! Ты могла бы составить на мое имя дарственную запись и отказаться от половины наследства в мою пользу… Детей у нас нет, значит, никаких возражений быть не может. Так мы заткнем рот злопыхателям.

– Опять-таки я не представляю себе, как тут можно заткнуть рот злопыхателям, когда документ, подписанный Водреком, налицо, – с нетерпеливой ноткой в голосе проговорила она.

– Какой вздор! – вспылил Жорж. – Кто нас заставляет показывать завещание или вывешивать его на стену? Мы скажем, что свое состояние граф де Водрек разделил между нами поровну… Вот и все… Ведь без моего разрешения ты не можешь принять наследство. А разрешение я даю тебе при одном условии – при условии раздела, иначе я буду всеобщим посмешищем.

Она еще раз испытующе посмотрела на него:

– Как хочешь. Я согласна.

При этих словах Жорж встал и опять заходил по комнате. Казалось, его снова обуяли сомнения, и теперь он явно избегал проницательного взгляда жены.

– Нет… – заявил он. – Нет, нет и нет… Пожалуй, лучше совсем отказаться… Это будет честнее… благовиднее… достойнее… Впрочем, и так нас не в чем будет упрекнуть, положительно не в чем. Самые щепетильные люди не найдут здесь ничего предосудительного. – Он остановился перед Мадленой. – Так вот, дорогая, если хочешь, я пойду к Ламанеру один, посоветуюсь с ним, объясню, в чем дело. Скажу ему о своих сомнениях и сообщу, что мы из приличия, чтобы избежать лишних разговоров, решились на раздел. А раз я принимаю половину наследства, то ясно, что никто не посмеет даже улыбнуться. Это значит, что я во всеуслышание заявляю: «Моя жена принимает наследство, потому что принимаю я, ее муж, единственный правомочный судья в том, что касается ее чести». А то выйдет скандал.

Ответ Мадлены был краток.

– Как хочешь, – тихо сказала она.

А он опять пустился в длинные рассуждения:

– Да, при условии такого именно раздела все становится ясно как день. Мы получаем наследство от друга, который не хотел делать между нами различия, не хотел никого из нас выделять, не хотел сказать этим завещанием: «Я и после смерти отдаю предпочтение одному из них, как это я делал при жизни». Разумеется, он больше любил жену, но, оставляя свое состояние обоим, он хотел подчеркнуть, что предпочтение это было чисто платоническим. Можешь быть уверена, что если б он подумал об этом, то так бы и поступил. Ему это в голову не пришло, он не учел последствий. Ты совершенно верно заметила, что цветы он каждую неделю приносил тебе, и последний свой дар он тоже предназначил тебе, не отдавая себе отчета…

– Это уже решено, – перебила она; в голосе ее слышалось легкое раздражение. – Я все поняла. Тебе незачем вдаваться в столь подробные объяснения. Иди скорей к нотариусу.

– Это верно, – краснея, пробормотал он, взял шляпу и, уходя, снова обратился к ней: – Я постараюсь сделать так, чтобы племянник примирился на пятидесяти тысячах. Хорошо?

– Нет, – высокомерно ответила Мадлена. – Дай ему столько, сколько он просит: сто тысяч франков. Если хочешь, можешь взять их из моей доли.

Ему стало стыдно.

– Да нет, мы разделим пополам. Если каждый даст по пятидесяти тысяч, так и то у нас останется целый миллион. До скорого свидания, моя крошка, – прибавил Жорж.

Придя к нотариусу, он изложил ему эту комбинацию, которую якобы придумала жена.

На другой день они составили дарственную запись, по которой Мадлена Дю Руа уступала мужу пятьсот тысяч франков.

Стояла прекрасная погода, и, выйдя из конторы, Жорж предложил Мадлене пройтись. Он прикинулся заботливым, предупредительным, внимательным, нежным. Ему было весело, он ликовал, а она хранила задумчивый и несколько суровый вид.

Был довольно холодный осенний день. Прохожие шли быстро, словно торопясь куда-то. Дю Руа подвел жену к тому самому магазину, перед которым он так часто останавливался, чтобы полюбоваться хронометром, предметом его мечтаний.

– Позволь мне подарить тебе какую-нибудь вещицу, – сказал он.

– Как знаешь, – равнодушно ответила она.

Они вошли в магазин.

– Что ты хочешь: серьги, колье, браслет?

При виде золотых безделушек и драгоценных камней она сбросила с себя напускную холодность и мгновенно оживившимся любопытным взором окинула витрины, полные ювелирных изделий.

– Вот красивый браслет, – загоревшись желанием приобрести его, сказала она.

Это была затейливой работы цепочка, каждое звено которой украшал какой-нибудь драгоценный камень.

– Сколько стоит этот браслет? – приценился Жорж.

– Три тысячи франков, – ответил ювелир.

– Уступите за две с половиной, тогда я его возьму.

– Нет, сударь, не могу, – после некоторого колебания сказал ювелир.

– Послушайте, я у вас возьму еще этот хронометр за полторы тысячи франков, – всего выйдет четыре тысячи, плачу наличными. Идет? Не хотите – дело ваше, я пойду в другой магазин.

Ювелир помялся, но в конце концов сбавил цену:

– Так и быть, сударь!

Журналист дал свой адрес и сказал:

– Прикажите выгравировать на хронометре баронскую корону, а под ней письменными буквами мои инициалы: Ж. Р. К.

Мадлену это привело в изумление; она заулыбалась. А когда они вышли из магазина, она уже с какой-то нежностью взяла его под руку. Она убедилась, что он действительно сильный и ловкий человек. Теперь, когда у него есть деньги, ему необходим титул, – это резонно.

Ювелир проводил их с поклонами.

– Не беспокойтесь, господин барон, к четвергу все будет готово.

Они проходили мимо Водевиля. Там давали новую пьесу.

– Хочешь, пойдем вечером в театр? – предложил Дю Руа. – Надо попытаться достать ложу.

Ложа нашлась, и они ее взяли.

– Не пообедать ли нам в ресторане? – предложил он.

– Ну что ж, с удовольствием.

Он был счастлив, как властелин, и все старался что-нибудь придумать.

– А что, если мы зайдем за госпожой де Марель и вместе проведем вечерок? Мне говорили, что ее муж приехал. Мне бы очень хотелось с ним повидаться.

Они пошли туда. Жорж побаивался первой встречи с любовницей и ничего не имел против, что с ним жена, – по крайней мере можно будет избежать объяснений.

Но Клотильда, видимо, не сердилась на него и сама уговорила мужа принять приглашение.

Обед прошел весело, вечер они провели чудесно.

Жорж и Мадлена поздно вернулись домой. Газ на лестнице уже не горел. Журналист то и дело зажигал восковые спички.

На площадке второго этажа огонек чиркнувшей и вспыхнувшей спички выхватил из темноты зеркало, и в нем четко обозначились две фигуры.

Казалось, будто два призрака появились внезапно и тотчас же снова уйдут в ночь.

Чтобы ярче осветить их, Дю Руа высоко поднял руку и с торжествующим смехом воскликнул:

– Вот идут миллионеры!

VII

Со времени покорения Марокко прошло два месяца. Захватив Танжер, Франция сделалась обладательницей всего африканского побережья Средиземного моря до самого Триполи и обеспечила заем аннексированной страны.

Говорили, что два министра заработали на этом до двадцати миллионов, и почти открыто называли имя Ларош-Матье.

Что касается Вальтера, то весь Париж знал, что он убил двух зайцев: миллионов тридцать – сорок нажил на займе и от восьми до десяти миллионов на медных и железных рудниках, а также на огромных участках земли, купленных за бесценок еще до завоевания и перепроданных колонизационным компаниям на другой день после французской оккупации.

В какие-нибудь несколько дней он стал одним из властелинов мира, одним из всесильных финансистов, более могущественных, чем короли, – одним из тех финансистов, перед которыми склоняются головы, немеют уста и которые выпускают на свет божий гнездящиеся в глубине человеческого сердца низость, подлость и зависть.

Это уже был не жид Вальтер, директор банка, который никому не внушал доверия, издатель подозрительной газеты, депутат, подозреваемый в грязных делишках. Теперь это был господин Вальтер, богатый еврей.